Владимир
Большаков
Часть первая. Глава
восемнадцатая
За праздничным столом было шумно и весело. Вся семья
была в сборе. Все только что вернулись из церкви и делились новостями. Пашка
вместе с Анюткиными и Машкиными ребятишками играли в передней, не мешая
взрослым. После двух-трех выпитых рюмок зятья осмелели и тоже участвовали в
разговоре на равных. Еще с вечера было решено, что Вера и Герасим останутся
дома. Вере надо было хлопотать у печки, стряпать обед, а Герасиму отец прямо
заявил:
– Ты вот што, Гераськ! Завтрева на службу не ходи! Не
обижайсь, сынок! Надоть так, разговоров мене будя. Отец не дурак, плохова не
посоветоват. Конечно, Покров, большой праздник, но Господь простит.
И вот теперь Герасим и Вера с интересом слушали, што
говорил отец.
– Умно, мать, рассудил отец Иван. Ох, умно. Девять пар
ныне венчали. Выстроили молодых, как солдат на плацу. Шум, гам. Праздник
вона какой большой, да день выпал для венчания разрешенный. Народу – уйма.
Алексей Абрамыч поклон шлет, всей семьей на службе были. Спросил, штой это
Герасима не видать. Сказал – прихворнул. Засмеялся он, понял все. Умен
лесничий, шибко умен. Да и мы, чай, тоже не дураки. Приглашал заехать
завтрева. Нащет гостей решить, сколь с какой стороны будя, да затраты всяки
прикинуть. Как ни суди, а с обеих сторон человек окол ста наберется. Места
бы всем хватило. Ну ничево – разместим. В передней избе накроем да в задней
тож места много. Погодку лишь бы Господь послал. Перед домом столы поставим,
штоб любой мог подойти выпить и закусить.
Вера, хлопотавшая у печки, присела за край стола.
– Ох, Емельяныч, – закрестилась она на образа. –
Забот-то сколь, вылетит нам эта свадьба в копеечку.
– Ладноть, мать, не горюй. Бог даст – справимся. Зато с
самим лесничим сватья будем. Эт тебе не фунт изюму.
Маша засмеялась и с ехидной улыбкой проговорила:
– Хоть бы одним глазком глянуть, как это лесничева
дочка будя у нашей печки с ухватом управляться.
– Што? – Роман Емельяныч шлепнул кулаком по столу так,
што все на столе подпрыгнуло, а несколько рюмок упало. – Не дай Бог, шалавы,
не только словом – взглядом сноху обидеть. Вышвырну из дома, как блудливых
кошек. Забудете, што у вас отец есть. Ягодка без материнской ласки выросла,
а вы тут… еще. Убью сразу!
Маша, вся красная, со слезами на глазах, запричитала:
– Прости, папаша! Пошутила я. Пошутила!
– Шутковать со своим недоумком ночью под одеялом
будешь. А здеся… смотри у меня.
Старшая дочь Паша, приехавшая с мужем на праздник,
приняла сторону отца.
– Вы, сестры, поумней будьте. Папаша прав. Ни горы, ни
воза, а вы тута умничать начинаете.
– Ладноть, Паш! Хватит болтать! Их уже не переделать.
Поздно! Давайте-ка лутше выпьем.
Раздался стук в дверь, и вошел сосед Иван Трофимыч.
Хозяин радостно всплеснул руками и поднялся из-за стола.
– Вовремя, вовремя, соседушка! Не обидь, давай к столу.
По рюмке в честь великого праздника выпьем.
– Ну, в честь такова случая можноть рюмочку пропустить.
Иван Трофимыч разделся и присел к столу.
– Мы тута голову ломам, Трофимыч. Народу-то сколь, на
сотню рассчитывам.
– Ничево, Емельяныч! Сам знашь – глаза страшат, а руки
делут. Готовить – суседи помогут. Калабушкины, Савиновы, Грошевы, Большаковы
– тож не откажут. Чай, Никита-то Афанасьич сват. Бабье само решит, што кому
готовить. Степанида моя в стороне тож не будя. Гости опосля гулянки – ближни
домой разойдутся, а дальним у суседей место сыщется. Нащет молодых – тож не
переживайте. Степанида сказала, к нам амбар пусть приходют. Тама чисто,
печка есть и кровать стоит. Я, грешным делом, в жару летом опосля обеда
люблю в холодке часок всхрапнуть. Чай, не сломаюсь.
Он засмеялся и глянул на Герасима. Тот вспыхнул, как
маков цвет.
– Успокоил ты меня, Трофимыч! Пришел, все рассудил, и
на душе посветлело. Послезавтрева я с зятьями на недельку рвану. Мишка здеся
будя. Герасим-то один зашьется. Надоть и бычка с поросем забить. Баранов
тройку да гусей с утками. Столы пред окном сколотить, мебелю всяку в доме
растащить – делов хватит.
– Не волнуйсь, Емельяныч! Езжай со спокойной душенькой,
чево не так – подскажу. Да сыны мои помогут, – и он поднялся из-за стола. –
Ладноть! Спасибо за хлеб-соль – неколи рассиживать. Дела!
– Да и нам пора, – поднялся Роман Емельяныч. За
разговорами время течет незаметно, а дела за нас никто делать не будя.
Поднялись и остальные и стали молиться на образа.
На следующий день поутру приехал Егор Клюев. Дома были
только Роман Емельяныч с женой. Вера быстро накрыла на стол.
– Ты, Емельяныч, командуй тут сам, а я на гумно пошла,
если чаво – кликнешь.
– Давай-ка, Егор, подвигайся. Выпьем по рюмке за
праздник да о делах посудачим.
– Ну што ж, Роман! За праздник можноть.
Выпив, закусив, закурили.
– Вот што, Роман! Один сруб готов. Стоит, глаз радует.
Балки и переводы тоже протесали. Можешь ехать принимать. Седмицу передохнем,
а тама и за второй, Господь даст, примемся. Если Бог на удачу, к Николе
завершим. А опосля Рождества сюды перевезем. Мужики с Будевич досок и тесу
на один дом тож напилили. У меня вота кака задумка, Роман. Не знаю, по душе
те будя аль нет.
– Говори, говори, Егор. Знаю, зря не посоветашь.
– Зря не зря – тебе, Роман, решать. Вот в чем
закавыка-то, Роман. Покумекал я тута, поразмыслил башкой и вот чево удумал.
Ты ведь, Роман, кажду копеечку горбом добывашь. Ручьем те денежка в карман
не течет. Зачем тада на ветер ее пущать? Вот, Боже пошлет, срубы перевезем,
ставить опосля будем. Этот дом, с Божьей помощью, разберем. Ты глянь, сколь
добра-то будя, а ведь все деловое. Я бы по себе на второй-то дом отсюды все
взял. И доски для пола, и потолочины. Бережно отдерем, гвоздочки вынем,
рубаночком пробежим – лутше новых будют. Я уж все давно оглядел, смоль одна.
Косяки, подоконники тож. Рамы зимни – все пойдут. Да и с летними покумекам,
а под размер-то я подгоню, тютелька в тютельку будя.
Роман Емельяныч смахнул набежавшую слезу, обнял Егора и
расцеловал.
– Спасибо, Егор. Была у меня така думка, но потом
как-то из башки выскочила. В неоплатном долгу я у тя.
– Ладноть, ладноть, Роман! Свои, чай, люди. Под одним
Богом ходим.
Роман Емельяныч налил в стаканы, и они выпили.
Денька через два, уже потемну, заглянул дружок – Сергей
Басов. Герасим сидел за самоваром. Рядом озорничал Пашка.
– О, Сергунь, заходь. Давай чайку со мной.
– Чайку – эт хорошо. Не дрова, поди, колоть.
Он разделся и присел к столу.
– А ты чего в однех?
– Да папаша уехали. Мамаша чевой-то к Анютке побежала.
Мишка с Кулей по хозяйству во дворе копошатся, а мы тута с Пашкой
хозяйничам.
Пашка, увидев, что дядька занят разговором, подкрался и
стянул из сахарницы кусок сахару. Дядька сделал вид, что не заметил.
– Ты куда эт седни ездил? Я из окошка видел.
– Да с дядей Егором на Роговску сторожку. Сруб они там
срубили, вота и ездили поглядеть. К Николе, можа, и второй срубят.
– Да, размахнулся дядя Роман, – Сергей засмеялся и
полез за кисетом. – Мурить и то перестал. Раньше замурит так замурит.
Седмицы две отдаст. А щас… день-два выпит, и конец.
– Некоды мурить-то, Сергунь. Делов уйма. Времечка не
хватат.
– Ничево, Гераськ! Все образумится. Вот свадьба
пройдет, тады легше будя. Да, Гераськ, наделали вы делов с этой свадьбой –
весь приход как улей гудит. Да што там приход. Приставу и то нос утерли.
Хотел с лесничим породниться. На те, пузатый, выкуси. Пусть знат наших, – и
Сергей заразительно рассмеялся. – Ничево, я сам как свадьбу вспомню –
мурашки по спине. А куды денешься? – все то проходют. Ладноть, за чай
спасибо, побегу. Маша, наверноть, малова убаюкала.
– Давай-ка провожу.
Они накинули полушубки и в дверях столкнулись с
Михаилом.
– Ты куды эт, Гераськ? На ночь-то глядя.
– Да вот, Сергея провожу. Мигом я.
На улице было хорошо. Легкий морозец. На небе ни
облачка, ярко светится луна.
– Ну чево, Сергунь! Давай еще по одной искурим. Уж
больно погодка-то хороша.
– Погодка што надо.
Они закурили. В домах желтели окошки, кое-где дымили
трубы. Докурив, Сергей протянул руку.
– Ну, давай, Гераська! Не переживай, все будя хорошо.
Пройдет свадьба – смеяться над своими страхами будешь, – он махнул рукой и
направился к дому.
глава-19