Часть первая. Глава четырнадцатая
Не спалось Алексею Абрамычу - давно не спалось. Ворочался с боку
на бок, кряхтел. Вставал и прямо в исподнем выходил во двор.
Подолгу сидел на скамейке у сарая, понюхивая табачок и обдумывая
новые мысли. Благо спал он в сенях под пологом, чтоб не докучали
комары. Перины он не признавал, спал на тюфяке, набитом
свежескошенным сеном. Но ни тишина, ни запах свежего сена в
тюфяке не успокаивали его. Забывался под утро, когда на востоке
начинало синеть. Да и дум-то тяжелых особо не было, все шло
слава тебе, Господи, а нет - не спалось, и все тут. Крутилось
все в голове вокруг дочки: что, как, вдруг. Одно знал Алексей
Абрамыч, что прав он, оставляя выбор жениха за дочкой. Говаривал
на эту тему и с барыней, и с батюшкой - те тоже одобряли решение
лесничего. Выбор дочери его радовал. Герасим пришелся ему по
душе. Добрый, работящий, спокойный. Конечно, беспокоил Роман
Евдокимыч, но при всех своих загулах и буйствах он ни разу не
поднял руку на жену, не обложил ее похабным словом. Да и будущую
сноху он будет любить как дочь - в этом Алексей Абрамыч не
сомневался. При последней встрече с барыней они долго чаевничали
и вели беседу на эту тему. Решился вопрос и насчет лесу.
- Ты, Алексей Абрамыч, тут решай сам. Ты всю жизнь при нас, я
тебе верю. Знаю, не обманешь, не подведешь. А после Покрова
начнете пилить - возвернешь. Да и брать откель - сам решай. В
Бобрах, в Рязаново, на стороже Роговской - мне все едино, лишь
бы ущербу не было. А крестнице моей передай, мол, крестная
благословляет. Раз пришелся по душе, так все сомненья прочь.
Выйти по любви - всю жизнь счастье в доме иметь.
В один из погожих будничных дней к дому лесничего подкатила
телега, в которой сидели оповещенные заранее Роман Евдокимыч с
Герасимом и Егор Клюев со старшим сыном Иваном и внуком Васькой,
который как тень следовал за дедом. Около дома уже стоял
запряженный возок Алексея Абрамыча, рядом крутился Митька. Вышел
лесничий. Поздоровавшись со всеми, он глянул на небо и
перекрестился.
- Ну, мужички! Господь седни денек погожий обещает. Ну, с чего
начнем? Я думаю, поедем на Роговскую сторожу, глянем там, что и
как, а потом видноть будет.
Он пригласил к себе в возок Роман Евдокимыча и Егора. За ними
хотел прошмыгнуть и Васька (гордый тем, что поздоровался с
лесничим за руку), но дед погрозил ему пальцем, и тот обиженно
отвернулся.
Вездесущие бабы высыпали из лавки напротив и, разглядывая
приезжих мужиков, гадали, по какому эт делу гости у лесничего.
Все расселись, и лошади тронулись. Иван передал вожжи Ваське, а
сам, устроившись поудобнее на сене рядом с Герасимом, достал
кисет.
- Закуривай, Гераськ! Время быстрей пройдет, да и комарье помене
жалить будя.
Они закурили, мирно разговаривая и наслаждаясь прелестью
погожего дня. Проехав Орлово и миновав небольшой болотистый
перелесок, выехали к «чугунке». Здесь уже был устроен переезд.
Полосатый шлагбаум был поднят вверх, как бы приветствуя
проезжавших. Из будки вышел дежурный и поздоровался,
дотронувшись рукой до лакированного козырька фуражки, на поясе у
него висел чехол с красным и желтым флажками. В обе стороны
убегали рельсы, а край «чугунки» звенели натянутые провода на
свежих, сверкающих желтизной столбах. В полуверсте пыхтел и
дымил на станции Ильичево паровоз. От переезда дорога
раздваивалась. Одна уходила вправо, на Кузьмино, а другая шла
прямо, край болота. Ей пользовались зимой или засушливым летом.
За Будевичами обе дороги снова соединялись в одну, которая вела
через сосновые боры, на Эрликс. Край этой дороги и находилась
Роговская сторожа. Встречать лесничего высыпало все
многочисленное семейство лесника. Григорий снял картуз и поясно
поклонился Алексей Абрамычу, а затем и остальным. То же сделало
и его семейство.
- Проходьте в дом, гостюшки дорогие, отобедаем чем Бог послал.
- Неколи нам чаи распивать, по делу мы. Давай пока ножки
разомнем, покурим да лошадок распрягем - пусть отдохнут. А пока
лошадки отдыхают, сходим, где касимовски зимой пилили. Тут
недалече, не более версты.
Путь оказался и на самом деле недальним. Перешли по кладям
ручеек, поднялись на пригорок - и на месте. Площадь, десятин на
сто, оказалась выпилена. На чистом месте высилось дюжины две
сосен, оставленных, видимо, на семенники. Ровными рядами лес был
уложен в штабеля. Ошкуренный, уложенный аккуратно на прокладки,
с замазанными известью спилами. Хворост и обрубленные ветки были
сложены в огромные кучи. Везде чистота и порядок.
- Ты, Григорий, не упусти по первому снегу кучи запалить, чтоб
всяка зараза не разводилась, - лесничий указал рукой на кучи.
- Не! Как можноть, Алексей Абрамыч! Как выпадет снежок, первым
делом все спалю, не беспокойтесь.
- Ну а ты, Егор, гляди. Вот он лесок. Чистый, прогонистый. Если
не по душе - в Бобры, в Рязаново поедем, можа, там еще лучше, -
и лесничий засмеялся.
Все двинулись к штабелям. Егор обухом топора постукивал на выбор
по бревнам, прикладывал ухо к бревну и слушал, как доктор
больного, заставлял Ивана приподнять за комелек то одно, то
другое, о чем-то размышлял и чесал затылок. Иногда отзывал Ивана
в сторону и что-то говорил ему, размахивая руками. Так обошли
все штабеля. Затем Егор обратился к Роману Евдокимычу:
- Ну, Роман! Те все надо, те и говорить буду. Ты уж извиняй,
Алексей Абрамыч. Вот так-то, Роман! От добра добра не ищут. Мы
тут с Ванькой решили: здеся рубить будем. Лесок хорош! Звонкий,
сучков мало. Одна беда - подсох, топор тяжело брать будет, но
зато любое бревно трое-четверо бери и неси куда надоть. Лошадь
ни к чему, можем сами поднести. Можно и доски здеся пилить.
Козлы поставил - и распускай. Никто не мешает, любо-дорого,
чужого глаза нетуть. Не сглазит никто. Вот с Успенья и начнем.
До Успенья никак. Мошкара, да и пост. А в пост бревна-то тягать
тяжко. Без мяса бревна намного тяжелей кажутся. Да и путь до
сюдать чуть ли не вдвое короче. И дорога лучше, гатей мене. Одна
вот забота - жилье. В понедельник Васька бы привез, а в субботу
за нами опять приехал. И в баньку надоть, да и дом с женками
глянуть. За всем ведь глаз нужен.
- Ну, Егор, пойдемте назад, неча мошкару кормить. Выпьем,
закусим и поговорим не спеша, - Роман Евдокимыч повернулся и
пошел назад к дому лесника, за ним тронулись остальные.
Герасим расстелил на телеге холстину и начал раскладывать
закуску. Затем поставил четверть с водкой. Жена лесника принесла
зеленого луку и редиски. Роман Евдокимыч вышиб ударом ладони по
донышку пробку и, наполнив стакан, протянул лесничему. Тот
сделал испуганные глаза и замахал обеими руками:
- Ты что, братеч мой? Хошь, чтоб я Богу душу отдал? Я стаканами,
братеч мой, не могу. Мне чуть-чуть, для уважения.
Пригубила и жена лесничего Глаша. Пока выпивали и закусывали,
лесниковы ребятишки развели дымокуры. Ветки, которыми
отмахивались от комаров и слепней, отложили в сторону. Решили и
с жильем. Григорий, немного опьяневший, горячо доказывал:
- Будь спокоен, Алексей Абрамыч! Пока нет холодов, вона в сарае
на сене, а похолодат - можноть и в доме, потеснимся ради такого
дела, а нет - вона баня свободна.
Когда кончилась четверть, Герасим хотел достать другую, но
Алексей Абрамыч погрозил пальцем:
- Герася, будя! Эт тебе не престольный праздник. Выпили для
порядка - хватит.
Покурив, стали прощаться. На телегах расселись в том же порядке,
как и ехали сюда. Иван, попыхивая самокруткой, похлопывал
Герасима по плечу.
- Не тужи, Гераськ! Срубим те не дом, а сказку. Всю жисть
благодарен будешь. А папаша в этом деле толк знат. Вона на реке
каку хоромину поставил - смотреть любо-дорого. Вот щас осядет за
лето, Васька по осени проконопатит, да печь сложим. Как, Васьк,
проконопатишь дядьке Герасиму?
Васька, довольный тем, что наконец-то и на него обратили
внимание, повернулся к ним.
- Не боись, дядька Герасим! Струмент у меня есть, сделаю лучше
некуда и пазы еще смолой промажу, чтоб птички паклю не
выщипывали.
У Шевертней лошади остановились, и все спрыгнули на землю.
- Ну, мужички, прощевайте! - говорил лесничий, каждому пожимая
руки. - В гости не зову, не дело щас по гостям ходить. День год
кормит. Будя еще время и посидеть, и выпить. А щас - делов уйма.
Они уселись с Митькой, и лошадь повернула направо в деревню, а
Васька взял левее, чтоб объехать Мокрое по задам. Как ни
отнекивался Егор, но Роман Евдокимыч все равно затащил их в дом.
- Негоже, Егор! Негоже! Лесничий как знает, а здеся я хозяин. На
посошок надоть еще малость пропустить. Что я, враг какой?
Вера быстро собрала на стол. Роман Евдокимыч поднял стакан и
привстал. Привстали остальные.
- Ну, Егор! С Богом! Денек ныне уж больно удачный. Все прошло
как по писаному. Дай Господь, чтоб все хорошо было. О цене не
говорю. Как скажете, так и будя - знаю, не обидишь. Вона какой
теремок на реке сварганили, хоть переезжай туда и живи, да и
ценой я доволен.
- Дак как можноть, Роман? Чай, крест на груди носим, да и храм
не забывам. Что я, что семейство мое, - произнес Егор.
Все выпили и стали закусывать. Как ни предлагал Роман Евдокимыч
выпить еще, Егор с сыном отказались.
- Извиняй, Роман! Будя! Солнышко уже к закату, дома, наверноть,
беспокоятся. А о деле - не беспокойсь. С Божьей помощью сделам
лучше некуда. Да на досуге подсчитаю, сколь досок надоть
напилить, сколь тесу. А пилить - мужики в Будевичах неплохо
пилють. Да и цена помене будя, чай, рядом с домом, ехать никуда
не надоть.
Все встали из-за стола и, помолившись, вышли на улицу.
Напоследок закурили. Васька сидел уже на телеге и нетерпеливо
перебирал вожжи.
- Заезжай, Егор, рад видеть тя.
- Да и для тя, Роман, двери завсегдай настежь.
Егор с сыном уселись на телегу, и Васька дернул за вожжи.
глава-15