Владимир Большаков

Часть первая. Глава одиннадцатая

 

Роман Евдокимыч как ни собирался к лесничему, так и не собрался – отговорила жена.

- И куды ж ты, Евдокимыч, попрешься? Кто тебе щас рад? Все моют, холют к Светлому Христову Воскресению, у каждова забот полон рот, а тут на тебе – гость на пороге. Не чуди уж, неугомонный! Пройдет Пасха, тады – пожалста. И выпить можноть, и о делах порешать.

Подумав, Роман Евдокимыч с женой согласился. А забот действительно хватало. Мыли кругом дома, некоторые выставляли надоевшие зимние рамы в окнах, хотелось больше света и свежего воздуха. Убирались в овинах, ригах. Вывозился из сараев навоз на поля. Забивали сеновалы остатками сена. Подготавливали телеги. Кроме всего, надо было выбрать время и попасть на службу в церковь. Исповедаться, причаститься, избавиться от грехов перед Светлым Христовым Воскресением. Роман Евдокимыч хотел поспеть повсюду, везде дать указание или совет. Через пять дней появился дядя Егор, приехал верхом. Дома мыли, и Роман Евдокимыч расположился с ним около бани на скамейке. Герасим принес графин с водкой, закусить. Сам же, сославшись на дела, отказался от выпивки, оставив отца с дядей Егором вдвоем.

Роман Евдокимыч налил в стаканы водку.

- Ну, Егор, давай за все хорошее.

- Давненько, Роман, давненько. Вот толь, Егор, за закуску прости, сам знаешь – пост.

- Пустое, Роман! У меня дома тож не разлюли-малина. Вот придет Светлый праздник – отъедимся.

- Нет, Егор, - засмеялся Роман Евдокимыч. – Не отъедимся, а охотку собьем. Нас с тобой как ни корми, а пузо как у исправника иметь не будем.

- А может, попробуем, Роман? – и они оба рассмеялись.

Когда выпили по второй и закурили, разговор пошел более оживленный и начал касаться дел.

- Ты, Роман, сам доедь аль Гераську пошли – штоб сруб глянул. Сделали как себе. Любо-дорого глядеть, как и говаривали, до разлива успели. А вода спадеть – тады и ставить можноть. До посевной справимся. Ты вот мне про размеры скажи. Между делом пару рам да дверь связать надоть.

- Не, Егор, тут я тебе не указчик. Как сам решишь, так и будя. И сруб смотреть не поеду, тебя обижать не хочу. Знаю – плохо не сделаешь, потому и обратился к тебе. А ужо и еще обращусь.

Польщенный Егор расплылся в улыбке.

- Ну, уважил Роман, ну, уважил. Я приеду и сынам твои слова передам – пусть возгордятся.

Он поднялся, поклонился Роман Евдокимычу и снова сел, покрасневший от удовольствия. Они налили еще и выпили.

- А како дело еще до меня будет, Роман?

Роман Евдокимыч закурил и задумался, поглаживая бороду.

- Оно, можа, и рановато, Егор, но разговора этова не обойтить. Толь пока это меж нами, шоб никому ни гу-гу.

- Эт ты зря, Роман, гришь. У меня язык на месте.

- Ладноть, Егор! Губы не дуй, эт я к слову. Задумал я, Егор, сынов делить. У одново уже семья, да и другой не век куковать один будя. Дороги оба, никово не хочу на околицу переселять. Тады и хозяйство дробить надоть, а этова не желаю, потому и думу, што эт дом разобрать, а на месте два поставить. В тесноте, да не в обиде. Сход и староста, думу, не откажуть, и с соседями все миром решу. Вот опосля праздника к лесничему поеду, толковать нащет леса буду.

- Да, Роман, знакомо мне все. У меня трое сынов. Одново отделил, еще двоих надоть. С девками легше, ушла к мужу - и все. С сынами трудней.

- Вот и я, Егор, про то ж. Два сруба надоть рубить, а опосля и под крыши ставить. Как, возьмешься?

- Ладноть, Роман, наливай! Щас ничаво не скажу, с сынами надоть порешать, а с другой стороны – можно и взяться. Все равноть в отход ходим. А тута вроде и дома, и заработок тож.

Они чокнулись и выпили.

- Пораньше бы, Роман, надоть было. По морозцу лесок на дом-то валить, а щас сок пошел. Не лесок, а преснина.

- Да все, Егор, понимаю, но… Вот к лесничему поеду, мож, што и присоветоват. И тянуть больноть неохота. Успеть бы все самому надоть. А то отойдешь к Господу, все не так без хозяйской руки будя.

- Да рано, Роман, собрался. Весь приход знат, как ты гуляешь да чудишь по пьяному делу.

- Быват, Егор, да уж не то – куражу нету.

- Хватя, Роман, хватя! Не надоть о худом думать – поживем еще. Давай-ка на посошок, да ехать надоть, полдни уж скор! Хозяйка, наверноть, все глазки проглядела, к обеду обещал вернуться.

- Ну, давай, Егор, выпьем на дорожку – и хорош, тож дел куча, пред праздником-то!

Выпив и похрустывая огурцом, Роман Евдокимыч хлопнул Егора по плечу.

- Ты вот што скажи мне, за работу-то как считаться будем? Тебе бумажками аль монеткой?

- Ну, об этом пока раноть судить. Вот избушку поставим, лодки пригоним – тыды и решим. Монеткой, оно, наверноть, сподручней. Бумажку положил, а мышка бежала да погрызла. Монетку-то не погрызешь. Да и мне, Роман, ящика четыре стекла надоть.

- Ну, про стекло и не думай. Пять ящиков в амбаре стоять, хоть щас бери.

- Ну и слава тебе, Господи! Одной заботой меньше.

Роман Евдокимыч проводил Егора до лошади и помог взобраться на нее.

- Ну, давай, Егор, с Богом! Хозяйке и сынам – поклон. Опосля праздника встретимся, а можа, и на праздник в храме увидимся.

- Давай, Роман! Не забивай особо головушку-то. Бог даст, все хорошо будя, - и он тронул лошадь.

Субботним утром по всей деревне топились бани. Всем хотелось пораньше помыться, управиться с делами, чтобы малость отдохнуть перед Всенощной службой. Пеклись куличи, красились луковой шелухой яйца. Хозяйки переживали. Не дай Бог, тесто не удастся, на весь приход позор будет. Договаривались меж собой соседи, чтобы не гонять зря лошадей, съездить до храма, освятить куличи на одной подводе. Михаил с Акулиной и Пашкой уехали святить куличи. Роман Евдокимыч пошел к соседям по какому-то делу, а Герасим, убравшись по хозяйству, топил баню. Подкинув в печку, он уселся на чурбак, на котором кололи дрова, и достал кисет. На душе было легко и светло. Да и погода была изумительная. Солнце припекало непокрытую голову, на соседских тополях прилетевшие скворушки распевали так, что заглушали все вокруг. Резвившийся рядом с матерью, около старого остожья, Хорек, увидев хозяина, подбежал было к нему, но, нюхнув табачного дыма, обиженно фыркнул и отошел. Герасим засмеялся:

- Ну што, не по нутру? Ладно, иди!

Он достал из кармана краюху хлеба и протянул Хорьку. Тот подошел и осторожно взял хлеб бархатными губами. Жеребенок привязался к молодому хозяину. Увидев его, мчался со всех ног и тыкался мордой к карману, зная, что там для него лежит лакомство: кусочек сахара или краюха хлеба. Ночка, стоявшая у остожья, тихонько заржала, и Хорек, взбрыкивая, помчался к ней. Подкинув еще в печку, Герасим пошел в дом. Мать хлопотала у открытых сундуков. В доме пахло жареным-пареным так, что у Герасима потекли слюнки.

- Што, милок, слюньки сглатываешь? – засмеялась мать. – Потерпи, эт как со службы возвернемся, тады и душеньку отведем. А щас вона поешь киселю овсянова с постным маслом.

Она подошла к печке, взяла с шестка миску с киселем и, поставив на стол, нарезала хлеб.

- Мамаш! А папаша-то куды делся?

- Куды-куды! К Пухову в лавку пошел. Эти-то приходили, портной с сапожником. Щитай, сколь всево за зиму-то пошили, а отец ращет им-то до конца не давал. Пропьетесь, дескать, а в праздник будете зубами щелкать. Вот и пошли все в лавку-то. Уж радости-то у их, радости-то. А я вот одежу к службе достаю. Не хотся в грязь лицом-то перед людом ударять, поймуть не так. Чай, не последние в приходе. Глянь-ка, Гераськ, - поманила мать к окну.

Из лавки от Пуховых выходили Ванька с Васькой вместе с женами и оравой ребятишек. Они тащили мешки, кульки, свертки и укладывали все на подводу, стоявшую у крыльца.

- Иван-то Трофимыч, добра душа, сказал, видноть, Леньке, шоб довез все. А то и не дотащить им на край деревни-то. Вона щастливы все как, и у их теперча праздник. Отец-то знат, што делат.

К храму народ начал стекаться загодя. Из дальних деревень ехали на подводах, а кто поближе – шли пеши. Когда Роман Евдокимыч подъехал с семьей, площадь у храма была вся заставлена подводами. Герасим, сидевший за вожжами, направил Гнедка к дому священника. Брат Михаил, привозивший гостинцы священникам к празднику, испросил разрешения у отца Иоанна поставить лошадь у его коновязи. Хотя служба еще не началась, но в храме было уже тесно от народа. Купив и расставив свечи пред иконами, Герасим вышел наружу. Кругом было чинно и тихо. Ни шума, ни криков. Парни и девки держались кучками. Герасим подходил, здоровался. Многих он уже успел повидать за эти полгода, а многих не видел несколько лет. Парни, важничая, угощали друг друга папиросами, купленными ради праздника, совали в руки девкам пригоршни конфет. Подошел Сергей Басов и, взяв Герасима за руку, отвел в сторонку.

- Вот што, Гераськ, сказать хочу. Я все-таки женатый и поопытней тебя. В житейских делах. После тово как священник воспоет «Христос воскресе» и начнут все христосоваться, ты глазками-то зыркай. Мельник-то, Андрей Иваныч, со всем семейством здеся. Как бы Нюрка рыжая к тебе целоваться не полезла. Хотя ничево в этом и нету, но… Сам знаешь – рты людям не заткнешь.

- Ничево, я за ей глядеть буду, если што – придуму чево-нибудь.

Служба началась затемно. В храме была тишина. Многие, не успевшие попасть внутрь или не захотевшие молиться в тесноте, молились на улице. Для этого на церковной площади были развешаны керосиновые фонари. Герасим стоял чуть в сторонке от родных. Иногда подымая глада, он видел впереди лесничего с семьей. Молились истово, с душой, каждый погруженный в свои мысли. Уже в полночь распахнулись врата алтаря, и вышедший оттуда отец Иоанн громогласно воспел: «Христос воскресе!» - и народ вмиг преобразился. «Воистину воскресе!» - ахнуло в ответ, да так, что закачалось пламя в свечах пред ликами святых. С лиц людей вмиг как будто кто-то неведомый снял маску. Засияли глаза, озарились улыбками лица. Люди подходили друг к другу, христокались, поздравляя с Великим Праздником. Перецеловавшись с родственниками, Герасим сделал несколько шагов в сторону лесничего. Тот, увидев Герасима, также шагнул ему навстречу.

- Ну, братеч мой, Христос воскресе.

- Воистину воскресе, Алексей Абрамыч.

Они поцеловались. Похристосовавшись со всем семейством Алексея Абрамовича, Герасим шагнул к Зинаиде.

- Христос воскресе, Зина.

Та вспыхнула и покрылась румянцем.

- Воистину воскресе, - прошептали ее губы.

Он наклонился к ней, прикоснувшись губами к ее щеке, затем к другой. От ее лица несло жаром. Что-то ударило ему в голову, туманом покрыло сознание, и он как бы по ошибке прикоснулся губами к ее губам.

глава-12

 

 

Черусти Моск. обл.

© Copyright 2011-2016 Прибужье.рф