Часть первая.
Глава десятая
- Ох! Ох! Ой,
что ты, подлец, с отцом-то делаешь?
Роман Евдокимыч
охал, ахал под безжалостными вениками Герасима. Парились они
давно, одна пара веников была избита и брошена в угол. Зажгли
светец, и он висел в углу, скудно освещая нутро бани. Выскочив
наружу, они покатались в снегу, заскочили опять в баню, вылили
на себя по ушату ледяной воды и вышли в предбанник. Роман
Евдокимыч растянулся на разостланной соломе, а Герасим присел на
скамейку.
- Ох и хорошо ж,
Гераськ. Как в раю побывал.
Привстав, он
дотянулся до корца с брусничным настоем и с наслаждением попил.
Протянув корец сыну, он взял кисет и начал сворачивать
самокрутку.
- Все, Гераськ!
Отвалялись мы, видно, в эту зиму в снегу. Снег как зеркало стал,
тело режет. Вона какие царапины по телу, што у тя, што у меня.
- Ничево, папаш!
Снег растает – не беда, воды колодезь полон. Чай, рядом, таскать
издалече не надоть.
Герасим тоже
свернул себе самокрутку и закурил.
- Я вот што,
папаш, хотел те сказать. Избушка-то у нас на реке совсем в
упадок пришла. Нижние венцы-то совсем сгнили. Подрубать – мороки
много. Я походил тут, подумал – мож, перетряхнем ее? Развалим
нижние венцы из новья, а наверх старые пойдут, да прибавим
малость – маловата стала. Лесу туда не надо, осинника кругом –
бери - не хочу. Пару мужичков с топорами на недельку - и всех
делов. Да и лодку бы надоть нову заказать, эта-то – старье.
Сколько годов-то им.
- Ты вот што,
Гераськ, - отец потушил окурок и поднялся. – Эт ты в саму точку
попал. Давно об этом думал, да руки не доходили. Избушка эта нам
хорошу службу сослужит. Приказчика с Гусь-Хрустальна я на
рыбалку летом позвал на недельку. Пусть отдохнет, человек
нужный. Один будя или с кем-то, штоб места хватило. Ты, не
откладывая в долгий ящик, поутру запряги Гнедка да махни-ка в
Шишкино, к Егору Клюеву. Насчет лодки договорись да и насчет
избушки. Со своими-то я связываться не хочу – пересудов меньше.
А щас пошли сполоснемся, а то заждались, поди, дома. За чаем я
те еще кой-чево скажу.
Когда они вошли
в дом, жена облегченно вздохнула.
- Ну, слава те,
Господи! Садитесь к столу, самовар второй раз подогреваю. Мишку
уж хотела посылать. Думаю, уж не угорели часом?
- Да не, мамаш!
Душеньку с папашей отводили. Вот и припозднились. Пусть Мишка с
Кулиной идут, я там воды долил в бочку.
Они разделись и
уселись за стол. Жена поставила закусить и достала из шкапчика
графинчик. Роман Евдокимыч налил себе и сыну по полстакана и
протянул графин жене.
- На, мать,
убери с глаз долой, штоб не дразнил.
- Ну, давай,
Гераськ! С легким паром!
Они чокнулись и
выпили. Наевшись и выпив стакана четыре чая, Роман Евдокимыч
присел к печке и, свернув самокрутку, закурил.
- Вот што,
Гераськ, хотел я в бане-то сказать. Здесь мы вдвоем, мать в счет
не бери, она как рыба. Слова лишнего никогда не скажет, да и ей
не мешало бы услышать, што говорить буду. Давненько я мыслю
эту-то вынашивал да обдумывал. Теперча, видноть, время подошло.
Пора дом еще один ставить. Негож двум бабам у печки толкаться.
Да, Господь даст, третью ты приведешь. Дело, чую, не за горами.
А места-то здесь маловато. Мишку негож на околицу переселять –
сын, чай. Да и сноха Кулина мне по душе – люблю шибче дочерей
родных. Умницу Господь Мишке послал. На сестер, Гераськ, не
гляди. Старшая-то в Курлове – отрезанный ломоть. Да и мужик у ей
мозговой – она не пропадет. А Машка с Анюткой – за рупь отца с
матерью продадут. Да и мужики у их - одно название, што мужики.
Они ими крутят, как хотят. Эт пока я жив, держу все в кулаке, а
умру – сразу, Гераськ, отходь от них – держитесь с Мишкой.
Отец сунул
окурок в печку, поднялся и, сев к столу, налил себе чаю.
- Вот что я
удумал. На этом месте, где дом стоит, будем ставить два. Один
подвинем поближе к Калабушкиным, другой – к Савиновым. С
соседями мы всю жисть живем душа в душу – против не будут. Если
што, то и угощенье устроим. Со старостой я договорюсь заранее, а
мужикам на сходе магарыч поставим. Будет у нас дома два, а
хозяйств – одно. Хозяйство дробить нельзя – не потянем. Старый
дом разберем. Что на новье пойдет, што на сараи. Уйдет все – на
дрова не порежем. Да и время ему подходит, еще дед мой Митрий
ставил.
Жена тяжко
вздохнула.
- Все правильно
ты, Евдокимыч, задумал, только деньгов-то сколища надоть.
- Ниче, мать,
осилим. Порушим кубышку, а што делать? Тут вот кака заковыка. Ты
завтрева, Гераськ, в Шишкино сгоняй. Договорись там нащет
избушки да лодки с Клюевыми-то. А на следующий день махну-ка я к
лесничему. Поговорю с Алексей Абрамычем нащет леса. Самому-то к
барыне соваться негоже – накладно выйдет. Лесничему свому барыня
завсегда скидочку сделат, да и немалу. Если щас лес не выписать,
можеть получиться нехорошо. Породнись мы с лесничим да начни
строиться – беда. Пересудов не оберешься. Каждому рот не
заткнешь. Все кости перемоют. Вот, мол, как породнился Комаров с
лесничим – сразу стройку затеял. И нам нехорошо, да и на Алексей
Абрамыча грязь ляжет. Оправдываться всегда тяжелей. А тут лесу
купим, деньгу уплатим – пусть потом чево хошь мелют. А ты, мать,
завтрева, как эти две вертихвостки придут, шепни им на ушко по
секрету, што, мол, отец решил дом Гераське ставить. Они мигом по
всей округе разнесут. Да добавь, што в два этажа, - и он,
довольный собой, расхохотался.
- Да, Евдокимыч,
замахнулся ты, - и жена, тяжко вздохнув, покачала головой.
- Ниче, мать,
осилим. Главное, штоб Господь здоровья послал, - и он,
поднявшись, перекрестился.
Солнце только
начало показываться над горизонтом, когда Герасим выехал со
двора. Проехав малость по улице, он свернул в прогон между
Пуховым и Мелиным домом, где проходила дорога на Шишкино. Гнедка
понукать было не надо. Он, застоявшись за ночь, весело трусил по
дороге. Герасим встал в санях на колени, расстегнул полушубок,
скинул шапку и, достав кисет, начал сворачивать самокрутку. День
должен быть погожий. Хотя зима не хотела сдаваться, но весна
брала свое. Да и солнышко было на стороне весны, всячески
помогая ей.
- Да, недельки
полторы-две, и потечет, - подумал Герасим, вдыхая полной грудью
пьянящий воздух.
Поднявшись на
пригорок и проехав соснячок, он увидел перед собой деревню.
Деревня была большая и богатая. Могла с ней соперничать по
количеству домов и людей во всем приходе только Старково. Ни
одной соломенной крыши. Все дома крыты тесом да железом. Хоть
деревню и стали именовать по-новому – Тюрвищи, но местные звали
ее по-старому – Шишкино, а старики называли совсем по-старинному
- Вырьвищи. Расположилась она в изумительном месте, почти при
самом впадении реки Бужи в Свято-озеро. Поэтому все мужицкое
население было с детства рыбаками и охотниками. Да славилась еще
деревня отличными плотниками и лодочных дел мастерами. А кроме
шишкинских баб никто не умел во всей округе вязать сети, бредни,
неводы.
Отец рассказал
сыну, как найти Клюевых, и поэтому, въехав в деревню, Герасим,
уверенно проехав немного, завернул к добротному крытому железом
пятистенку. Около дома пожилой бородатый мужик, без шапки и в
меховой безрукавке, колол дрова. Увидев подъезжавшую лошадь, он
положил колун на пенек и приставил ладонь к глазам. Герасим
вылез из саней и, подойдя к мужику, протянул руку.
- Бог в помощь
вам! Дядя Егор будете?
- Спасибо на
добром слове, я самый и есть. А ты чей молодец? Што-то знакомо,
а никак не вспомню.
- Из Спудней я!
Роман Евдокимыча сынок!
- Вон што! Эт ты
по осени из солдатов-то вернувшись?
- Я, дядь Егор.
- Ишь ты!
Разнесло-то тебя как. Ну, пойдем, молодец, в дом. Видно, по делу
ко мне, а о делах на улице негоже говорить. Тебя как кличут-то?
- Герасим, дядь
Егор.
- Герасим,
говоришь? Ну-ну!
Они вошли в дом.
Семья, видно, только позавтракала, хозяйка убирала со стола.
Поздоровавшись и перекрестившись на образа, Герасим присел на
предложенное место у печки.
- Может, чайку,
Гераськ?
- Не, дядь Егор,
из-за стола только вылез.
- Ну, тады
скидывай одежу да закуривай. У нас тепло, дрова не куплены. Да и
я с тобой подымлю да послухаю, што у тя, каки-таки заботы.
Они закурили.
- Лодку мне
надоть, дядь Егор, да избушку перебрать на реке.
- Ну, лодка-то
не забота. Тебе каку? - он затянулся и задумался. – Есть, мил
человек, заготовки, под навесом лежат. И борта, и днища, и
кокоры. А связать вицей, просмолить да проконопатить –
три-четыре денька. С этим, считай, решено. А вот избушка – эт
посложней. Тебе как, к спеху аль нет?
- Да охот
побыстрей, папаша хотят каких-то гостей в начале лета привезти.
Дядя Егор
потушил окурок и, почесав затылок, задумался.
- Эй, Васька! -
Он поманил мальчишку, сидевшего на печке, и с любопытством
глядевшего на них. – Одна нога здесь, друга там. Быстро отца
позови, он навоз выкидыват. Да сбегай за Павлом и Иваном, штоб
немедля сюда. Отец, мол, срочно кличет, дело есть.
Васька, быстро
одевшись, выскочил за дверь.
- Сынов кличу, -
пояснил он Герасиму. - Избушка не лодка, ее сообща надоть
ставить.
Спустя некоторое
время в дом вошли три молодых мужика. Они почтительно
поздоровались с Герасимом за руку и, раздевшись, уселись на
лавку.
- Чево звали,
папаш?
- Сыны мои, -
пояснил он Герасиму. - Эт старшой Иван, эт Павел, а эт Василий.
А эт, сынки, Герасим, из Спудней. Роман Евдокимыча Комарова
сынок, по осени из солдатов пришел.
- Да знакомы мы,
папаш! Не виделись толь давно.
- Ну, раз
знакомы, эт хорошо. Проще будет. Дело у ево к нам. Лодку надоть,
да избушку на реке поставить аль перебрать, там видноть будет. С
лодкой решили мы, а вот с избушкой думайте.
- А што думать?
– заговорил Иван. - Ты сам, папаш, решай, а мы чево?
- А у вас чево,
голов нету? Бороды-то больше чем у отца отрастили, все на отца
киваете. Где у тебя она стоит? – обратился он к Герасиму.
- Да мы знам,
папаш! – заговорили сыновья. – Эт где речка из Спудневекова
озерца вытекает. На Мысу! Высоко место.
Дядя Егор
закурил, задумался и заходил по избе. Глядя на него, закурили и
остальные. В доме повис махорочный дым.
- Ну, как
думаете, недели полторы лед на реке не подымет?
- Не должно,
папаш!
- Гераське-то
побыстрей надоть. Важны гости в начале лета приедут рыбачить.
- Надоть, папаш,
- сделаем.
- Ну вот и
ладноть! Эй, Маша! – заглянув в чулан, сказал дядя Егор. –
Сбери-ка на стол закусить, да поставь там чево-нибудь.
- Эт негож, дядь
Егор, за свое дело чужо пить. Я, как знал, свое захватил, -
Герасим поднялся и вышел за дверь.
Через некоторое
время он вернулся, держа в руках четверть. Все уселись за стол.
Дядя Егор вышиб ладонью пробку и налил водку по стаканам.
- Ну, давайте, с
Богом! Штоб все получилося у нас.
Все дружно
выпили и начали закусывать. Отложив ложку, дядя Егор обратился к
Герасиму.
- Ты вот што
скажи-ка мне, молодец! Тебя время не поджимат?
- А што?
- Што-што! Ты
думаешь, я до завтрева утра голову буду ломать? Как бы не так!
Натура не та! Иван, Павел, - сказал дядя Егор сыновьям. – Больше
не грамма. Дуйте и запрягайте лошадей. С собой две пилы, топоры,
лопаты. Ребятишек возьмите, неча им на улице озоровать. Снег
будут отгребать да сучки утаскивать. На месте-то оно видней, -
хлопнул дядя Егор Герасима по плечу.
Не прошло и
получаса, как трое саней двинулись гуськом от дома дяди Егора.
Сам хозяин уселся в сани к Герасиму, к ним залез и Васька,
бегавший за мужиками, - видимо, любимец деда. Проехав по
деревне, подводы свернули на Мокровскую дорогу. По подсчету
Герасима, до места было менее пяти верст. Солнышко уже
оторвалось от земли и начало пригревать по-весеннему. Кое-где на
пригорках уже чернели плешины. Когда проезжали по мостику через
небольшую речку, под мостком шумело.
- Слышь,
Гераськ, шумит водичка-то. Еще недельку-другу, и кругом все
зашумит, забурлит. Конец, Гераська, зиме-то, конец. Надоела
постылая, тепла хотца.
Проехав еще
немного, свернули влево, на плохо накатанную речную дорогу. Ноги
лошадей начали проваливаться по щиколотку в рыхлый снег.
Показалось озеро, выступавшая вода окрасила снег желтизной, и
оно казалось пожелтевшей осенней поляной с пожухлой травой.
Слева, в саженях ста, взлетела стая тетеревов. Показалась
избушка. Подъехав к ней, остановились. Все вылезли из саней,
разминая затекшие ноги. Дядя Егор заставил ребятишек откидывать
снег от избушки, а сам, взяв топор, обошел ее кругом, постукивая
обухом по бревнам, а затем, с трудом открыв дверь, вошел внутрь.
Выйдя наружу, он воткнул топор в пень, снял шапку и, достав
кисет, начал сворачивать самокрутку. Закурив, он задумался. Вес
ждали, что он скажет. Дядя Егор подошел к Герасиму и положил ему
руку на плечо.
- Вот што,
молодец! Подрубать – овчинка выделки не стоит. Четыре венца
менять, а в боковых стенах по пять. Треть выкинем, а што
останется? Изжила она себя, сам-то внутри в три погибели
сгибаешься. Так и будешь ползать?
- Што
предлагашь, дядь Егор?
- Што предлагаю?
Нову ставить. Согласен – по рукам. Нет – извини.
Герасим
задумался. Затем снял шапку и швырнул ее об снег.
- Нову - так
нову. Чую, дядь Егор, худа не пожелашь.
- А како тут
худо, в один храм, чай, ходим. А за содеяно ни перед кем не
краснел. Да к отцу твому мне кланяться надоть, шоб ящика
три-четыре стекла привез. Иван, - позвал он сына. – Давай
расстели в санях, што из дому захватили, достань. Выпьем с
почином, как положено.
Когда разложили
скудный закусь на холстине, дядя Егор взял четверть и налил
первому Герасиму.
- Давай, хозяин,
начинай.
Когда выпили и
закусили, все дружно полезли за кисетами. Дядя Егор курил, молча
что-то обдумывая и почесывая затылок.
- Вот што,
Гераськ. Избу будем ставить ближе к дубьям, вон, где проталина,
и под твой размер. Так что и вершики, и аршины здесь не нужны.
Две сажени на две с половиной, да и выруб в сажень, штоб тебе
согнувшись не ходить. Дверь с подветренной стороны, когда метет
зимой со стороны Бычков, дверь свободна была. Крыша на два
ската. Стару разберем, на три стенки хватит, приткнем, шоб как
сени была. И дрова штоб зимой под рукой, и рыбацка што покласть.
Два окна, одново мало. Пол - как скажь, хошь земляной, хошь
лесинки протешем. Пара нижних венцов смоляны. Вон кой-где
сосенки есть – выберем. Да смолой потом промажем. Осиннику тут
хватит – выберем. Сделам – комар носа не подточит, - и
расхохотался. – Из головы вылетело, шо ты Комаров.
Засмеялись все,
в том числе и Герасим.
- Колодец срубим
ден за пять – успевам до разлива. А уж ставить – извиняй. После,
как вода спадет, но до пахоты управимся. Согласен?
Герасим, молча
слушавший дядю Егора, кивнул головой.
- А теперча,
молодец, дуй отсюдова, не мешай людям работать. Да и в валенках
своих ты не помощник. Мы-то сапоги захватили. Все! А теперча
вона отсюдова. Не люблю, коль над душой стоять.
Когда Герасим
вернулся домой, уже отобедали. Отец, куривший у печки,
улыбнувшись, спросил:
- Где эт тебя
носит? Мать в окошко все глаза выглядела. Раздевайсь да к столу
– мать покормит.
- Не хочу,
папаш! Разморило штойт, да выпить пришлось, мы ж на реке были,
избушку начали тама рубить.
Он вкратце
рассказал матери и отцу обо всем.
- Только вот,
папаш, нащет цены упустил сказать. Дядь Егор заедет, ему стекла
надоть, с ним решите.
Мать ахала и
охала, слушая сына, а отец, похаживая по избе, приговаривал:
- Да какая эт уж
избушка, эт изба цела. Тыдыт ее в коляску, хоть жить туды
переезжай. Ну, Егор, ну, голова. Залазь, Гераськ, на печь да
покемарь, а я во двор пойду.
Затем с улыбкой
подошел к жене и положил ей руки на плечи.
- Ну, Верка! Не
дай Бог, обижать меня станете. Брошу тады вас всех и на реку
жить уеду. Ей-богу, уеду! – и, довольный своей шуткой,
расхохотался.
глава-11