Владимир Большаков

Часть первая. Глава десятая

 

- Ох! Ох! Ой, что ты, подлец, с отцом-то делаешь?

Роман Евдокимыч охал, ахал под безжалостными вениками Герасима. Парились они давно, одна пара веников была избита и брошена в угол. Зажгли светец, и он висел в углу, скудно освещая нутро бани. Выскочив наружу, они покатались в снегу, заскочили опять в баню, вылили на себя по ушату ледяной воды и вышли в предбанник. Роман Евдокимыч растянулся на разостланной соломе, а Герасим присел на скамейку.

- Ох и хорошо ж, Гераськ. Как в раю побывал.

Привстав, он дотянулся до корца с брусничным настоем и с наслаждением попил. Протянув корец сыну, он взял кисет и начал сворачивать самокрутку.

- Все, Гераськ! Отвалялись мы, видно, в эту зиму в снегу. Снег как зеркало стал, тело режет. Вона какие царапины по телу, што у тя, што у меня.

- Ничево, папаш! Снег растает – не беда, воды колодезь полон. Чай, рядом, таскать издалече не надоть.

Герасим тоже свернул себе самокрутку и закурил.

- Я вот што, папаш, хотел те сказать. Избушка-то у нас на реке совсем в упадок пришла. Нижние венцы-то совсем сгнили. Подрубать – мороки много. Я походил тут, подумал – мож, перетряхнем ее? Развалим нижние венцы из новья, а наверх старые пойдут, да прибавим малость – маловата стала. Лесу туда не надо, осинника кругом – бери - не хочу. Пару мужичков с топорами на недельку - и всех делов. Да и лодку бы надоть нову заказать, эта-то – старье. Сколько годов-то им.

- Ты вот што, Гераськ, - отец потушил окурок и поднялся. – Эт ты в саму точку попал. Давно об этом думал, да руки не доходили. Избушка эта нам хорошу службу сослужит. Приказчика с Гусь-Хрустальна я на рыбалку летом позвал на недельку. Пусть отдохнет, человек нужный. Один будя или с кем-то, штоб места хватило. Ты, не откладывая в долгий ящик, поутру запряги Гнедка да махни-ка в Шишкино, к Егору Клюеву. Насчет лодки договорись да и насчет избушки. Со своими-то я связываться не хочу – пересудов меньше. А щас пошли сполоснемся, а то заждались, поди, дома. За чаем я те еще кой-чево скажу.

Когда они вошли в дом, жена облегченно вздохнула.

- Ну, слава те, Господи! Садитесь к столу, самовар второй раз подогреваю. Мишку уж хотела посылать. Думаю, уж не угорели часом?

- Да не, мамаш! Душеньку с папашей отводили. Вот и припозднились. Пусть Мишка с Кулиной идут, я там воды долил в бочку.

Они разделись и уселись за стол. Жена поставила закусить и достала из шкапчика графинчик. Роман Евдокимыч налил себе и сыну по полстакана и протянул графин жене.

- На, мать, убери с глаз долой, штоб не дразнил.

- Ну, давай, Гераськ! С легким паром!

Они чокнулись и выпили. Наевшись и выпив стакана четыре чая, Роман Евдокимыч присел к печке и, свернув самокрутку, закурил.

- Вот што, Гераськ, хотел я в бане-то сказать. Здесь мы вдвоем, мать в счет не бери, она как рыба. Слова лишнего никогда не скажет, да и ей не мешало бы услышать, што говорить буду. Давненько я мыслю эту-то вынашивал да обдумывал. Теперча, видноть, время подошло. Пора дом еще один ставить. Негож двум бабам у печки толкаться. Да, Господь даст, третью ты приведешь. Дело, чую, не за горами. А места-то здесь маловато. Мишку негож на околицу переселять – сын, чай. Да и сноха Кулина мне по душе – люблю шибче дочерей родных. Умницу Господь Мишке послал. На сестер, Гераськ, не гляди. Старшая-то в Курлове – отрезанный ломоть. Да и мужик у ей мозговой – она не пропадет. А Машка с Анюткой – за рупь отца с матерью продадут. Да и мужики у их - одно название, што мужики. Они ими крутят, как хотят. Эт пока я жив, держу все в кулаке, а умру – сразу, Гераськ, отходь от них – держитесь с Мишкой.

Отец сунул окурок в печку, поднялся и, сев к столу, налил себе чаю.

- Вот что я удумал. На этом месте, где дом стоит, будем ставить два. Один подвинем поближе к Калабушкиным, другой – к Савиновым. С соседями мы всю жисть живем душа в душу – против не будут. Если што, то и угощенье устроим. Со старостой я договорюсь заранее, а мужикам на сходе магарыч поставим. Будет у нас дома два, а хозяйств – одно. Хозяйство дробить нельзя – не потянем. Старый дом разберем. Что на новье пойдет, што на сараи. Уйдет все – на дрова не порежем. Да и время ему подходит, еще дед мой Митрий ставил.

Жена тяжко вздохнула.

- Все правильно ты, Евдокимыч, задумал, только деньгов-то сколища надоть.

- Ниче, мать, осилим. Порушим кубышку, а што делать? Тут вот кака заковыка. Ты завтрева, Гераськ, в Шишкино сгоняй. Договорись там нащет избушки да лодки с Клюевыми-то. А на следующий день махну-ка я к лесничему. Поговорю с Алексей Абрамычем нащет леса. Самому-то к барыне соваться негоже – накладно выйдет. Лесничему свому барыня завсегда скидочку сделат, да и немалу. Если щас лес не выписать, можеть получиться нехорошо. Породнись мы с лесничим да начни строиться – беда. Пересудов не оберешься. Каждому рот не заткнешь. Все кости перемоют. Вот, мол, как породнился Комаров с лесничим – сразу стройку затеял. И нам нехорошо, да и на Алексей Абрамыча грязь ляжет. Оправдываться всегда тяжелей. А тут лесу купим, деньгу уплатим – пусть потом чево хошь мелют. А ты, мать, завтрева, как эти две вертихвостки придут, шепни им на ушко по секрету, што, мол, отец решил дом Гераське ставить. Они мигом по всей округе разнесут. Да добавь, што в два этажа, - и он, довольный собой, расхохотался.

- Да, Евдокимыч, замахнулся ты, - и жена, тяжко вздохнув, покачала головой.

- Ниче, мать, осилим. Главное, штоб Господь здоровья послал, - и он, поднявшись, перекрестился.

Солнце только начало показываться над горизонтом, когда Герасим выехал со двора. Проехав малость по улице, он свернул в прогон между Пуховым и Мелиным домом, где проходила дорога на Шишкино. Гнедка понукать было не надо. Он, застоявшись за ночь, весело трусил по дороге. Герасим встал в санях на колени, расстегнул полушубок, скинул шапку и, достав кисет, начал сворачивать самокрутку. День должен быть погожий. Хотя зима не хотела сдаваться, но весна брала свое. Да и солнышко было на стороне весны, всячески помогая ей.

- Да, недельки полторы-две, и потечет, - подумал Герасим, вдыхая полной грудью пьянящий воздух.

Поднявшись на пригорок и проехав соснячок, он увидел перед собой деревню. Деревня была большая и богатая. Могла с ней соперничать по количеству домов и людей во всем приходе только Старково. Ни одной соломенной крыши. Все дома крыты тесом да железом. Хоть деревню и стали именовать по-новому – Тюрвищи, но местные звали ее по-старому – Шишкино, а старики называли совсем по-старинному - Вырьвищи. Расположилась она в изумительном месте, почти при самом впадении реки Бужи в Свято-озеро. Поэтому все мужицкое население было с детства рыбаками и охотниками. Да славилась еще деревня отличными плотниками и лодочных дел мастерами. А кроме шишкинских баб никто не умел во всей округе вязать сети, бредни, неводы.

Отец рассказал сыну, как найти Клюевых, и поэтому, въехав в деревню, Герасим, уверенно проехав немного, завернул к добротному крытому железом пятистенку. Около дома пожилой бородатый мужик, без шапки и в меховой безрукавке, колол дрова. Увидев подъезжавшую лошадь, он положил колун на пенек и приставил ладонь к глазам. Герасим вылез из саней и, подойдя к мужику, протянул руку.

- Бог в помощь вам! Дядя Егор будете?

- Спасибо на добром слове, я самый и есть. А ты чей молодец? Што-то знакомо, а никак не вспомню.

- Из Спудней я! Роман Евдокимыча сынок!

- Вон што! Эт ты по осени из солдатов-то вернувшись?

- Я, дядь Егор.

- Ишь ты! Разнесло-то тебя как. Ну, пойдем, молодец, в дом. Видно, по делу ко мне, а о делах на улице негоже говорить. Тебя как кличут-то? 

- Герасим, дядь Егор.

- Герасим, говоришь? Ну-ну!

Они вошли в дом. Семья, видно, только позавтракала, хозяйка убирала со стола. Поздоровавшись и перекрестившись на образа, Герасим присел на предложенное место у печки.

- Может, чайку, Гераськ?

- Не, дядь Егор, из-за стола только вылез.

- Ну, тады скидывай одежу да закуривай. У нас тепло, дрова не куплены. Да и я с тобой подымлю да послухаю, што у тя, каки-таки заботы.

Они закурили.

- Лодку мне надоть, дядь Егор, да избушку перебрать на реке.

- Ну, лодка-то не забота. Тебе каку? - он затянулся и задумался. – Есть, мил человек, заготовки, под навесом лежат. И борта, и днища, и кокоры. А связать вицей, просмолить да проконопатить – три-четыре денька. С этим, считай, решено. А вот избушка – эт посложней. Тебе как, к спеху аль нет?

- Да охот побыстрей, папаша хотят каких-то гостей в начале лета привезти.

Дядя Егор потушил окурок и, почесав затылок, задумался.

- Эй, Васька! - Он поманил мальчишку, сидевшего на печке, и с любопытством глядевшего на них. – Одна нога здесь, друга там. Быстро отца позови, он навоз выкидыват. Да сбегай за Павлом и Иваном, штоб немедля сюда. Отец, мол, срочно кличет, дело есть.

Васька, быстро одевшись, выскочил за дверь.

- Сынов кличу, - пояснил он Герасиму. - Избушка не лодка, ее сообща надоть ставить.

Спустя некоторое время в дом вошли три молодых мужика. Они почтительно поздоровались с Герасимом за руку и, раздевшись, уселись на лавку.

- Чево звали, папаш?

- Сыны мои, - пояснил он Герасиму. - Эт старшой Иван, эт Павел, а эт Василий. А эт, сынки, Герасим, из Спудней. Роман Евдокимыча Комарова сынок, по осени из солдатов пришел.

- Да знакомы мы, папаш! Не виделись толь давно.

- Ну, раз знакомы, эт хорошо. Проще будет. Дело у ево к нам. Лодку надоть, да избушку на реке поставить аль перебрать, там видноть будет. С лодкой решили мы, а вот с избушкой думайте.

- А што думать? – заговорил Иван. - Ты сам, папаш, решай, а мы чево?

- А у вас чево, голов нету? Бороды-то больше чем у отца отрастили, все на отца киваете. Где у тебя она стоит? – обратился он к Герасиму.

- Да мы знам, папаш! – заговорили сыновья. – Эт где речка из Спудневекова озерца вытекает. На Мысу! Высоко место.

Дядя Егор закурил, задумался и заходил по избе. Глядя на него,  закурили и остальные. В доме повис махорочный дым.

- Ну, как думаете, недели полторы лед на реке не подымет?

- Не должно, папаш!

- Гераське-то побыстрей надоть. Важны гости в начале лета приедут рыбачить.

- Надоть, папаш, - сделаем.

- Ну вот и ладноть! Эй, Маша! – заглянув в чулан, сказал дядя Егор. – Сбери-ка на стол закусить, да поставь там чево-нибудь.

- Эт негож, дядь Егор, за свое дело чужо пить. Я, как знал, свое захватил, - Герасим поднялся и вышел за дверь.

Через некоторое время он вернулся, держа в руках четверть. Все уселись за стол. Дядя Егор вышиб ладонью пробку и налил водку по стаканам.

- Ну, давайте, с Богом! Штоб все получилося у нас.

Все дружно выпили и начали закусывать. Отложив ложку, дядя Егор обратился к Герасиму.

- Ты вот што скажи-ка мне, молодец! Тебя время не поджимат?

- А што?

- Што-што! Ты думаешь, я до завтрева утра голову буду ломать? Как бы не так! Натура не та! Иван, Павел, - сказал дядя Егор сыновьям. – Больше не грамма. Дуйте и запрягайте лошадей. С собой две пилы, топоры, лопаты. Ребятишек возьмите, неча им на улице озоровать. Снег будут отгребать да сучки утаскивать. На месте-то оно видней, - хлопнул дядя Егор Герасима по плечу.

Не прошло и получаса, как трое саней двинулись гуськом от дома дяди Егора. Сам хозяин уселся в сани к Герасиму, к ним залез и Васька, бегавший за мужиками, - видимо, любимец деда. Проехав по деревне, подводы свернули на Мокровскую дорогу. По подсчету Герасима, до места было менее пяти верст. Солнышко уже оторвалось от земли и начало пригревать по-весеннему. Кое-где на пригорках уже чернели плешины. Когда проезжали по мостику через небольшую речку, под мостком шумело.

- Слышь, Гераськ, шумит водичка-то. Еще недельку-другу, и кругом все зашумит, забурлит. Конец, Гераська, зиме-то, конец. Надоела постылая, тепла хотца.

Проехав еще немного, свернули влево, на плохо накатанную речную дорогу. Ноги лошадей начали проваливаться по щиколотку в рыхлый снег. Показалось озеро, выступавшая вода окрасила снег желтизной, и оно казалось пожелтевшей осенней поляной с пожухлой травой. Слева, в саженях ста, взлетела стая тетеревов. Показалась избушка. Подъехав к ней, остановились. Все вылезли из саней, разминая затекшие ноги. Дядя Егор заставил ребятишек откидывать снег от избушки, а сам, взяв топор, обошел ее кругом, постукивая обухом по бревнам, а затем, с трудом открыв дверь, вошел внутрь. Выйдя наружу, он воткнул топор в пень, снял шапку и, достав кисет, начал сворачивать самокрутку. Закурив, он задумался. Вес ждали, что он скажет. Дядя Егор подошел к Герасиму и положил ему руку на плечо.

- Вот што, молодец! Подрубать – овчинка выделки не стоит. Четыре венца менять, а в боковых стенах по пять. Треть выкинем, а што останется? Изжила она себя, сам-то внутри в три погибели сгибаешься. Так и будешь ползать?

- Што предлагашь, дядь Егор?

- Што предлагаю? Нову ставить. Согласен – по рукам. Нет – извини.

Герасим задумался. Затем снял шапку и швырнул ее об снег.

- Нову - так нову. Чую, дядь Егор, худа не пожелашь.

- А како тут худо, в один храм, чай, ходим. А за содеяно ни перед кем не краснел. Да к отцу твому мне кланяться надоть, шоб ящика три-четыре стекла привез. Иван, - позвал он сына. – Давай расстели в санях, што из дому захватили, достань. Выпьем с почином, как положено.

Когда разложили скудный закусь на холстине, дядя Егор взял четверть и налил первому Герасиму.

- Давай, хозяин, начинай.

Когда выпили и закусили, все дружно полезли за кисетами. Дядя Егор курил, молча что-то обдумывая и почесывая затылок.

- Вот што, Гераськ. Избу будем ставить ближе к дубьям, вон, где проталина, и под твой размер. Так что и вершики, и аршины здесь не нужны. Две сажени на две с половиной, да и выруб в сажень, штоб тебе согнувшись не ходить. Дверь с подветренной стороны, когда метет зимой со стороны Бычков, дверь свободна была. Крыша на два ската. Стару разберем, на три стенки хватит, приткнем, шоб как сени была. И дрова штоб зимой под рукой, и рыбацка што покласть. Два окна, одново мало. Пол - как скажь, хошь земляной, хошь лесинки протешем. Пара нижних венцов смоляны. Вон кой-где сосенки есть – выберем. Да смолой потом промажем. Осиннику тут хватит – выберем. Сделам – комар носа не подточит, - и расхохотался. – Из головы вылетело, шо ты Комаров.

Засмеялись все, в том числе и Герасим.

- Колодец срубим ден за пять – успевам до разлива. А уж ставить – извиняй. После, как вода спадет, но до пахоты управимся. Согласен?

Герасим, молча слушавший дядю Егора, кивнул головой.

- А теперча, молодец, дуй отсюдова, не мешай людям работать. Да и в валенках своих ты не помощник. Мы-то сапоги захватили. Все! А теперча вона отсюдова. Не люблю, коль над душой стоять.

Когда Герасим вернулся домой, уже отобедали. Отец, куривший у печки, улыбнувшись, спросил:

- Где эт тебя носит? Мать в окошко все глаза выглядела. Раздевайсь да к столу – мать покормит.

- Не хочу, папаш! Разморило штойт, да выпить пришлось, мы ж на реке были, избушку начали тама рубить.

Он вкратце рассказал матери и отцу обо всем.

- Только вот, папаш, нащет цены упустил сказать. Дядь Егор заедет, ему стекла надоть, с ним решите.

Мать ахала и охала, слушая сына, а отец, похаживая по избе, приговаривал:

- Да какая эт уж избушка, эт изба цела. Тыдыт ее в коляску, хоть жить туды переезжай. Ну, Егор, ну, голова. Залазь, Гераськ, на печь да покемарь, а я во двор пойду.

Затем с улыбкой подошел к жене и положил ей руки на плечи.

- Ну, Верка! Не дай Бог, обижать меня станете. Брошу тады вас всех и на реку жить уеду. Ей-богу, уеду! – и, довольный своей шуткой, расхохотался.

глава-11

Черусти Моск. обл.

© Copyright 2011-2016 Прибужье.рф